Соленая купель - Страница 9

Отдыхал и Лутатини.

От матросов он теперь достаточно узнал о шанхаерах. Раньше он и не подозревал, что этот отвратительный промысел существует во всех портах Старого и Нового Света, и больше всего процветает у него на родине — в Буэнос-Айресе. Беглым матросам, нарушившим по тем или другим причинам контракты, некуда было деться. Скрываясь от своего начальства и от полиции, голодные и бесправные, они доходили до такого состояния, что готовы были поступить куда угодно и на каких угодно условиях. Вот здесь-то и являлись на помощь ловкие люди, которые устраивали их на другие суда. Так из этого родились мощные организации шанхаеров.

В Буэнос-Айресе главным шанхаером считался Томми Мур, наживший огромнейший капитал на заработкам моряков. Имя его хорошо знакомо всем морякам, кто хоть раз побывал на берегах Ла-Платы. Он встречал сам каждое вновь прибывшее в порт судно и старался заманить команду в свой пансион в Калле ля Мадрид. В стенах пансиона, чтобы обобрать матросов, не стеснялись никакими средствами, пуская в ход и спиртные напитки и продажных женщин. Редко кто мог избежать соблазна. Наверняка можно было сказать, что они, пожив у Томми Мура, спустят не только деньги, но и вещи. А когда у них ничего не оставалось, кроме мускулов, прикрытых жалким тряпьем, их устраивали на то или другое судно. Томми Мур снабжал их небольшой суммой денег, рабочим платьем, табаком и даже отпускал по бутылке виски на брата. Но за такое удовольствие каждый моряк должен был подписать «адванснот». А это означало, что месячное или двухмесячное жалованье моряка получал шанхаер после того, как его клиент уходил в море.

Сверх того шанхаер занимался и другим делом. На плохие корабли с рискованным рейсом трудно было набирать дешевую команду. Каждый матрос, сколько-нибудь обеспеченный, избегал службы на подобных судах. В таких случаях пароходные компании или сами капитаны обращались к содействию шанхаера. Томми Мур всегда был готов к их услугам. В его распоряжении находился штат агентов. Мало того, в этом деле ему помогали представители Армии спасения. Он раскидывал агентов по всем портовым кабакам, как рыболовные сети в море. И всегда у него был удачный улов. За каждую завербованную голову он получал двойное вознаграждение — и с моряка, и с пароходной компании.

Так случилось и в тот вечер, когда попал в кабачок Лутатини. У матросов вышли все деньги, чтобы продолжать веселье в «Радости моряка». В это время подоспел человек, бритый, вертлявый, как фокстерьер, в котелке, лихо сдвинутом на затылок. Окинув наметанным взглядом пьяную компанию, он бойко заговорил:

— Ребята! Моряк без корабля, да еще без денег — все равно что рыба без воды. Спешно нужна команда.

— Куда? — обратились к нему разом несколько человек.

— На «Орион». Пароход великолепный — громадина! Идет в Барселону, в нейтральный порт, под нейтральным флагом Аргентинской республики. Следовательно, опасности от войны ровно никакой нет. Кому сейчас же нужны деньги — не зевайте. Спешите подписать контракт.

Матросы, распаленные вином, заорали:

— Правильно! Нечего на берегу околачиваться!

— Согласны!

— Гони монету!..

И вокруг человека в котелке образовалась очередь, возглавляемая охмелевшим и ничего не соображающим Лутатини.

Пьянство еще некоторое время продолжалось. А потом всех, кто подписал контракт, начали грузить на моторный катер. Некоторые из них находились в полумертвом состоянии. С этими легче было справиться. А те, что были потрезвее, буянили, но против них выставили полицию.

Лутатини, слушая разговоры о шанхаерах, искренне возмущался этой чудовищной системой несправедливости. Трудно было поверить в это, если бы он сам не был завербован на судно таким же способом.

Как-то, сидя на баке, он спросил у матросов:

— Как же власть терпит таких разбойников?

Матросы захохотали:

— Да вы, сеньор Лутатини, точно с неба свалились на землю.

— Притворяется непонимающим ребенком, долговязый черт!

— Он, божья чумичка, не знает, из кого состоит власть!

— Шанхаер — это узаконенный жулик. Запомните это навсегда, сеньор Лутатини.

Старый рулевой Гимбо, с крупным синим носом, похожим на паяльник, похлопал Лутатини по плечу и промолвил:

— Вот, дружище, как обстоит дело: обирают нашего брата и не велят «караул» кричать.

Бразилец Сольма мечтал вслух:

— Хорошо бы такого шанхаера в кочегарку заманить. Ломом разок-другой стукнуть и — в топку.

Домбер прохрипел, оскалив зубы:

— А мне хоть бы на берегу встретиться с тем субъектом, который продал нас. Я из его мяса трос скручу.

После вахты Лутатини мылся в бане. За обедом или ужином приходилось ходить самому с эмалированной миской и металлической ложкой. Ели тут же, около камбуза. Порции выдавал поваренок Луиджи, красивый и кроткий юноша. В глазах его с зеленоватым оттенком было что-то наивно-восторженное. Нежный и застенчивый, он, казалось, для того только и существовал на корабле, чтобы подчеркнуть грубость других. Над ним властвовал старший повар, сорокалетний толстяк с тройным подбородком, с рыхло вздутыми щеками. Правое ухо у него плотно прилегало к голове, а левое оттопыривалось. Он ходил во всем белом, начиная с колпака и кончая брюками. Команда, чтобы сильнее задеть религиозное чувство Лутатини, прозвала повара «Прелатом». Повар не обижался на это и даже старался подражать священнику, словно он находился не в камбузе, а в алтаре. На все остроты матросов и их ругань он отвечал грохочущим хохотом, словно его щекотали под мышками.